На что имеют право сотрудники опеки? Из-за чего они могут забрать детей? Отвечает президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская
Многие родители подвержены фобии, связанной с органами опеки: придут люди, увидят, что на полу грязно, найдут синяк у ребенка и заберут его в детский дом. «Медуза» попросила президента фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елену Альшанскую рассказать, на что имеют право сотрудники опеки и какими критериями они руководствуются, когда приходят в семью.
Вообще закон предполагает только один вариант «отобрания» ребенка из семьи не по решению суда. Это 77-я статья Семейного кодекса, в которой описывается процедура «отобрания ребенка при непосредственной угрозе его жизни или здоровью».
Только нигде вообще, ни в каком месте не раскрывается, что называется «непосредственная угроза жизни и здоровью». Это решение полностью отдают на усмотрение органов. И в чем они эту угрозу усмотрят — их личное дело.
Но главное, если все же отобрание происходит, они должны соблюсти три условия. Составить акт об отобрании — подписанный главой муниципалитета. В трехдневный срок — уведомить прокуратуру. И в семидневный срок подать в суд на лишение либо ограничение прав родителей.
То есть эта процедура вообще пути назад для ребенка в семью не предусматривает.
Если сотрудникам опеки непонятно, есть непосредственная угроза или нет, но при этом у них есть какие-то опасения, они ищут варианты, как ребенка забрать, обойдя применение этой статьи.
Также на поиски обходных путей очень мотивирует необходимость за семь дней собрать документы, доказывающие, что надо семью лишать или ограничивать в правах.
И мороки много очень, и не всегда сразу можно определить — а правда за семь дней надо будет без вариантов уже требовать их права приостановить? Вообще, никогда невозможно это определить навскидку и сразу, на самом деле.
Как обходится 77-я статья? Например, привлекается полиция, и она составляет акт о безнадзорности — то есть об обнаружении безнадзорного ребенка. Хотя на самом деле ребенка могли обнаружить у родителей дома, с теми же самыми родителями, стоящими рядом. Говорить о безнадзорности в этом смысле невозможно.
Но закон о профилактике беспризорности и безнадзорности и внутренние порядки позволяют МВД очень широко трактовать понятие безнадзорности — они могут считать безнадзорностью неспособность родителей контролировать ребенка.
Полицейские могут сказать, что родители не заметили каких-то проблем в поведении и здоровье ребенка или не уделяют ему достаточно внимания — значит, они не контролируют его поведение в рамках этого закона. Так что мы можем составить акт о безнадзорности и ребенка забрать.
Это не просто притянуто за уши, это перепритянуто за уши, но большая часть отобраний происходит не по 77-й статье. Почему полиция не возражает и не протестует против такого использования органами опеки? Мне кажется, во-первых, некоторые и правда считают, что безнадзорность — понятия такое широкое.
Но скорее тут вопрос о «страшно недобдеть», а если и правда с ребенком что-то случится завтра? Ты уйдешь, а с ним что-то случится? И ответственность за это на себя брать страшно, и есть статья — за халатность.
Второй, тоже очень распространенный вариант — это добровольно-принудительное заявление о размещении ребенка в приют или детский дом, которое родители пишут под давлением или угрозой лишения прав. Или им обещают, что так намного проще будет потом ребенка вернуть без лишней мороки. Сам сдал — сам забрал.
Самое удивительное и парадоксальное, что иногда получается, что, выбирая другие форматы, органы опеки и полиция действуют в интересах семьи и детей.
Потому что, если бы они все-таки делали акт об отобрании, они бы отрезали себе все пути отступления — дальше по закону они обязаны обращаться в суд для лишения или ограничения родительских прав. И никаких других действий им не приписывается.
А если они не составляют акт об отобрании, то есть всевозможные варианты, вплоть до того что через несколько дней возвращают детей домой, разобравшись с той же «безнадзорностью». Вроде «родители обнаружились, все замечательно, возвращаем».
Опека никогда не приходит ни с того ни с сего. Никаких рейдов по квартирам они не производят. Визит опеки, как правило, следует после какой-то жалобы — например, от врача в поликлинике или от учителя.
Еще с советских времен есть порядок: если врачи видят у ребенка травмы и подозревают, что тот мог получить их в результате каких-то преступных действий, он обязан сообщить в органы опеки.
Или, например, ребенок приносит в школу вшей, это всем надоедает, и школа начинает звонить в опеку, чтоб они приняли там какие-то меры — либо чтобы ребенок перестал ходить в эту школу, либо там родителей научили мыть ему голову. И опека обязана на каждый такой сигнал как-то прореагировать.
Формально никаких вариантов, четких инструкций, как реагировать на тот или иной сигнал, нет. В законе не прописаны механизмы, по которым они должны действовать в ситуациях разной степени сложности.
Скажем, если дело во вшах, стоило бы, например, предложить школьной медсестре провести беседу с родителями на тему обработки головы. А если речь о каком-то серьезном преступлении — ехать на место вместе с полицией.
Но сейчас на практике заложен только один вариант реакции: «выход в семью».
О своем визите опека обычно предупреждает — им ведь нет резона приходить, если дома никого нет, и тратить на это свой рабочий день. Но бывает, что не предупреждают. Например, если у них нет контактов семьи. Или просто не посчитали нужным. Или есть подозрение, что преступление совершается прямо сейчас. Тогда выходят, конечно, с полицией.
Поведение сотрудников опеки в семье никак не регламентировано — у них нет правил, как, например, коммуницировать с людьми, надо ли здороваться, представляться, вежливо себя вести.
Нигде не прописано, имеет ли сотрудник право, войдя в чужой дом, лезть в холодильник и проверять, какие там продукты.
С какого такого перепугу, собственно говоря, люди это будут делать? Тем более что холодильник точно не является источником чего бы то ни было, что можно назвать угрозой жизни и здоровью.
Почему это происходит и при чем тут холодильник? Представьте себя на месте этих сотрудников. У вас написано, что вы должны на глазок определить непосредственную угрозу жизни и здоровью ребенка.
Вы не обучались специально работе с определением насилия, не знаток детско-родительских отношений, социальной работы в семье в кризисе, определения зоны рисков развития ребенка. И обычно для решения всех этих задач уж точно нужен не один визит, а намного больше времени.
Вы обычная женщина с педагогическим в лучшем случае — или юридическим образованием. Вот вы вошли в квартиру. Вы должны каким-то образом за один получасовой (в среднем) визит понять, есть ли непосредственная угроза жизни и здоровью ребенка или нет.
Понятно, что вряд ли в тот момент, когда вы туда вошли, кто-то будет лупить ребенка сковородкой по голове или его насиловать прямо при вас. Понятно, что вы на самом деле не можете определить вообще никакой угрозы по тому, что вы видите, впервые войдя в дом.
У вас нет обязательств привести специалиста, который проведет психолого-педагогическую экспертизу, поговорит с ребенком, с родителями, понаблюдает за коммуникацией, ничего этого у вас нет и времени на это тоже. Вам нужно каким-то образом принять правильное решение очень быстро.
И совершенно естественным образом выработалась такая ситуация, что люди начинают смотреть на какие-то внешние, очевидные факторы. Вы не понимаете, что смотреть, и идете просто по каким-то очевидным для вас вещам, простым: грязь и чистота, еда есть — еды нет, дети побитые — не побитые, чистые — грязные.
То есть по каким-то абсолютно очевидным вещам: у них есть кровать — или им вообще спать негде, и валяется циновка на полу, то есть вы смотрите на признаки, которые на самом деле очень часто вообще ни о чем не говорят.
Но при этом вы поставлены в ситуацию, когда вы должны принять судьбоносное решение в отсутствие процедур, закрепленных экспертиз, специалистов, вот просто на глазок и сами.
Пустые бутылки под столом? Да. Значит, есть вероятность, что здесь живут алкоголики. Еды в холодильнике нет? Значит, есть вероятность, что детям нечего есть и их морят голодом.
При этом в большинстве случаев все-таки сотрудники органов опеки склонны совершенно нормально воспринимать ситуацию в семье, благоприятно. Но у них есть, конечно, какие-то маркеры, на которые они могут вестись, на те же бутылки из-под алкоголя например.
Риск ошибки при такой вот непрофессиональной системе однозначно есть. Но вообще эти сотрудники — обычные люди, а не какие-то специальные детоненавистники, просто у них жуткая ответственность и нулевой профессиональный инструмент и возможности.
И при этом огромные полномочия и задачи, которые требуют очень быстрого принятия решений. Все это вкупе и дает время от времени сбой.
Если говорить о зоне риска, то, конечно, в процентном отношении забирают больше детей из семей, где родители зависимы от алкоголя или наркотиков, сильно маргинализированы. В качестве примера: мама одиночка, у нее трое детей, ее мама (то есть бабушка детей) была алкогольно зависимой, но вот сама она не пьет.
Уже не пьет, был период в молодости, но довольно долго не пьет. И живут они в условиях, которые любой человек назвал бы антисанитарными. То есть очень-очень грязно, вонь и мусор, тараканы, крысы бегают (первый этаж).
Туда входит специалист органа опеки, обычный человек, ему дурно от того, в каких условиях живут дети, и он считает, что он должен их спасти из этих условий.
И вот эти антисанитарные условия — это одна из таких довольно распространенных причин отобрания детей. Но внутри этой грязной квартиры у родителей и детей складывались очень хорошие, человеческие отношения. Но они не умели держать вот эту часть своей жизни в порядке.
По разным причинам — по причине отсутствия у мамы этого опыта, она тоже выросла в этой же квартире, в таких же условиях, по причине того, что есть какие-то особенности личности, отсутствия знаний и навыков.
Конечно, очень редко бывает так, что опека забирает ребенка просто вообще без повода или вот таких вот «видимых» маркеров, которые показались сотрудникам опеки или полиции значимыми.
в СМИ и обыденное мнение большинства на эту тему как будто делят семьи на две части. На одном краю находятся совершенно маргинальные семьи в духе «треш-угар-ужас», где родители варят «винт», а младенцы ползают рядом, собирая шприцы по полу.
А на другом краю — идеальная картинка: семья, сидящая за столиком, детишки в прекрасных платьях, все улыбаются, елочка горит. И в нашем сознании все выглядит так: опека обязана забирать детей у маргиналов, а она зачем-то заходит в образцовые семьи и забирает детей оттуда.
На самом деле основная масса случаев находится между этими двумя крайностями. И конечно, ситуаций, когда вообще никакого повода не было, но забрали детей, я практически не знаю. То есть знаю всего пару таких случаев, когда и внешних маркеров очевидных не было, — но всегда это была дележка детей между разводящимися родителями.
А вот чтобы без этого — не знаю. Всегда есть какой-то очевидный повод. Но наличие повода совсем не значит, что надо было отбирать детей.
В этом-то все и дело. Что на сегодня закон не предусматривает для процедуры отобрания обратного пути домой. А в рамках разбора случаев не дает четкого инструмента в руки специалистам (и это главное!), чтобы не на глазок определить экстренность ситуации, непосредственность угрозы.
И даже тут всегда могут быть варианты. Может, ребенка к бабушке пока отвести. Или вместе с мамой разместить в кризисный центр на время. Или совсем уж мечта — не ребенка забирать в приют из семьи, где агрессор один из родителей, а этого агрессора — удалять из семьи.
Почему ребенок становится зачастую дважды жертвой?
Надо менять законодательство. Чтобы не перестраховываться, не принимать решения на глазок. Чтобы мы могли защищать ребенка (а это обязательно надо делать), не травмируя его лишний раз ради этой защиты.
Записал Александр Борзенко
Источник: https://meduza.io/feature/2017/01/26/na-chto-imeyut-pravo-sotrudniki-opeki-iz-za-chego-oni-mogut-zabrat-detey
Зачем тебе шестой ребенок?
У Сергея Карасева (данные изменены) в 2001 году обнаружили закрытую форму туберкулеза. В 2002 году это же заболевание нашли и у его жены Виктории. Семейная пара получила необходимую терапию, болезнь отступила и все эти годы не давала о себе знать.
В браке у Карасевых родилось шестеро детей: 19-летняя Кристина (имена детей также изменены), 14-летний Костя, 12-летний Алеша, 2-летний Вася, 10-мячный Иван. А вот последнего сына, Игоря, родившегося 26 мая в Севастопольском роддоме № 1, семье не отдали.
29 мая малыша разлучили с матерью. Причиной стало то, что у роженицы были плохие анализы, в частности — очень низкий гемоглобин. Кроме того, на флюорографии врачи обнаружили затемнения.
Заподозрив, что у Виктории рецидив туберкулеза, ее госпитализировали в диагностический центр местного тубдиспансера.
Ребенок при этом оставался в роддоме до 6 июня, потом его перевели в отделение для новорожденных и недоношенных детей (ИБОНиН) при горбольнице №5. Там он находится до сих пор.
И все было бы понятно – но, по словам мужа Виктории Сергея, перед госпитализацией в тубдиспансер врачи роддома рекомендовали его жене написать отказ от сына, заявив, что у нее и так много детей, а малыша пристроят в семью, где он будет один.
Это напугало отца, и мать его слова подтверждает.
«Через сутки после родов меня отвезли, сделали флюорографию, сразу начали говорить, чтобы я писала отказную, так как у меня подозрение на туберкулез, — рассказала «Примечаниям» Виктория. — Ко мне дважды подходили сотрудники роддома, говорили, чтобы я отказалась, так как у меня и так много детей, и спрашивали, зачем мне нужен шестой ребенок.
Когда я сказала, что не буду писать отказ, кормилица, которая дает детям смеси, посоветовала мне написать заявление, чтобы у меня не отбирали ребенка, так как он пробыл со мной двое суток. Я так и сделала. Еще сутки сын пробыл со мной. Потом меня забрали в тубдиспансер, а его оставили в роддоме, а после перевели в детское отделение ИБОНиН».
Отказа от ребенка медики от матери не получили, но 3 июня отцу, который хотел забрать ребенка домой, руководство роддома в доступе к малышу отказало. «Мне строго настрого запретили появляться на территории роддома, — вспоминает Сергей. — Сказали, что нужны справки, что я здоров и только тогда мне покажут ребенка».
Чтобы забрать сына, отец отправился в тубдиспансер сдавать анализы. Вместе с ним обследования прошли и остальные дети Карасевых. У них туберкулеза не обнаружили, дети оказались полностью здоровы.
У Сергея – также достаточно хорошие анализы, но в связи с тем, что он уже однажды переболел туберкулезом, придется ждать результатов бакпосева, которые должны быть готовы в течение двух-трех недель.
Сколько именно Сергею осталось ждать, уточнить невозможно: врачи утверждают, что исследование компьютеризировано и полностью исключает человеческий фактор.
Между тем, у Виктории врачи все же выявили туберкулез. Какой формы пока неизвестно, результаты анализов будут готовы в конце месяца. Женщина в тубдиспансере будет находиться минимум до конца июля, рассказал «Примечаниям» главный врач севастопольского тубдиспансера Андрей Вербицкий.
«У нее обнаружен активный туберкулезный процесс, — говорит медик. — Она получает лечение. Интенсивная фаза два месяца, поддерживающая — четыре месяца. Когда есть маленькие дети дома, то рекомендуется проводить лечение стационарно». По его словам, маленький Карасев находится в отделении для новорожденных, и никто не собирается его отдавать в детский дом.
«По закону ребенок может там [в ИБОНиН] быть до трех месяцев, поэтому никой речи о передачи в детский дом нет, — заверил «Примечания» главврач тубдиспансера.
— На период лечения матери и период ожидания результатов посева отца малыша могут забрать ближайшие родственники. Главное — чтобы они предоставили справки, что у них нет проблем по нашей линии, чтобы ребёнок не заболел туберкулезом.
А отцу все же в этой ситуации необходимо дождаться результатов анализа, тем более что осталось ждать не так много».
Как сообщил «Примечаниям» уполномоченный по правам человека в Севастополе Павел Буцай, принудительное лечение родителей в подобных случаях считается нормой и применяется по всей стране в связи с прямой угрозой здоровью и жизни детей. В данном случае у младшего ребенка нет даже БЦЖ, поэтому вероятность заражения очень велика. Омбудсмен говорит, что если туберкулез найдут у второго родителя, детей передадут под временную опеку родственникам.
Фамилии и имена медиков, предложивших ей отказаться от ребенка, Карасева не уточняла — роженица и без того находилась в стрессовом состоянии, а такое предложение и вовсе психологически добило ее. Но значит ли это, что ничего подобного не было?
Намерение медиков передать малыша у семьи Карасевых в другую семью омбудсмен называет надуманным – по его словам, нет никаких доказательств того, что это было действительно так. В Севастополе туберкулез у беременных выявляют не чаще одного случая в год, и детей в подобных случаях всегда забирают родственники.
«Там все нормально, — уверен Павел Буцай. — Медики говорят: пусть приносят справку [об отсутствии туберкулеза], и мы с радостью его отдадим. Сами подумайте: кто будет предлагать «откажитесь от ребенка», если в семье гуляет туберкулез?».
Уполномоченный по правам человека в городе говорит, что взял историю многодетной семьи Карасевых под свой контроль.
Источник: https://primechaniya.ru/sevastopol/stati/zachem-tebe-shestoj-rebenok
«Что с ним не так?»: мама рассказала, как у нее забрали ребенка после родов
27-летняя Надежда выбрала один московский роддом, потому что очень хотела рожать вместе с мужем. Тогда еще никто не знал, что дни, проведенные здесь, станут для нее кошмаром наяву. Сегодня она поговорила об этом с нами.
Надя, ты сразу решила, что муж пойдет с собой на роды?
Да, потому что я дико боюсь врачей. Просто как ребенок в этом плане. У меня даже слезы на глазах, когда кровь из пальца берут. Поэтому мама с мужем заранее боялись за мои роды и врачей.
Как ты выбирала роддом?
Изначально я рассматривала роддома, где могут пустить мужа на роды. Оказалось, что везде пускают только по контракту, но мне казалось бредом, чтобы мой собственный муж за собственные деньги присутствовал на рождении собственного ребенка. Потом я позвонила в 20-ый роддом на Первомайской и мне дали добро, типа, приезжайте с мужем.
Помнишь, как начались схватки?
На 40-ой неделе у меня отошла пробка, слабо тянуло живот. И какое-то чувство непонятное. Я решила дождаться мужа с работы и сразу поехать в роддом. Боялась ехать без него, вдруг меня там закроют, а его потом не впустят.
https://www.youtube.com/watch?v=0VuyS9aJNLM
Он приехал с работы, взял все свои анализы, флюорографию, вещи и мы поехали. В роддоме мне, конечно, сказали, что я пока не рожаю, но все равно оставили. Это меня очень расстроило, но в тоже время я понимала, что выхода у меня нет, рожать все равно придется.
А мужа тоже оставили?
Нет. Когда я с ним прощалась, слез избежать не удалось. Медсестра ругалась: «Ты что, ненормальная, нужно думать о себе и о ребенке, а не о том, куда муж уехал!». Потом они меня заверили, что мужа позовут на роды, когда они начнутся.
Долго ждать пришлось?
Воды отошли в 12 ночи. Меня перенаправили в родовой бокс. Сказали, что мужу я могу позвонить в 6 утра, чтобы он подъезжал. Сейчас, в самом начале процесса, еще не было смысла. Я мужу написала, предупредила, чтобы он не проспал.
Успел?
Когда он приехал, я все еще ходила по боксу и слушала вопли за стенкой. Все ждала, когда же у меня начнется такая стадия, но себе пообещала, что орать не буду. Хотя муж и удивился, что я такая спокойная в этом царстве хаоса и крика.
Он помогал тебе как-то?
Он спросил меня, сделать ли мне массаж, я согласилась. Но он такой крепкий мужчина, что, когда начал делать массаж, мне даже еще больнее стало. Я ему в итоге сказала сесть на стул у окна и там и сидеть, и ко мне не подходить. Потом мне сделали эпидуральную анестезию и до 12 часов дня я уснула.
Раскрытие шло плохо, мне вкололи окситоцин. И тут понеслось! Мне становилось больнее и больнее, и я начала понимать тех, кто орал там за стенкой. Я была похожа на робота: с одной стороны, у меня аппарат мерил давление, с другой стороны КТГ, с третьей – окситоцин, из позвоночника выведен катетер с анестезией. Ужас!
А муж?
Муж все это время сидел, ждал. Потом я его позвала, чтобы он сел поближе, потому что сил терпеть это уже не было. Я держала его за руку и на каждой схватке сжимала ее настолько, что потом, когда уже все закончилось, рука у него ничего не чувствовала. Он мне в процессе все время говорил, что, если ты хочешь кричать, то кричи.
Как он отнесся к крикам за стенкой?
Муж у меня сам по себе не романтик, котики и собачки это не про него. Он никогда не заплачет, брутальный и грубый мужик. Поэтому, конечно, я переживала, каково ему это все слышать.
Но он сказал, что ему все равно, пусть хоть кого тут расчленяют. Он, правда, сидел и копался в телефоне. Ни на что не реагировал. Главное, что я молчала.
А одна девушка вообще кричала: «Помогите! Он из меня лезет!». Мы вместе смеялись даже.
Во время потуг он тоже был рядом?
Когда пришли врачи, чтобы трансформировать кровать в кресло, муж сразу понял к чему все идет и такой: «Ну, я пошел». Акушерка ему: «Стоять!». Муж испугался, на меня смотрит, на нее: «Мы же договаривались!». Она: «О чем вы договаривались?».
Тут я вмешалась, говорю, пусть идет, мы, правда, договаривались, что на сам момент родов он выйдет, чтобы ничего «такого» у своей жены не видеть. Врач говорила, что он может встать в голову и тогда тоже ничего видно не будет.
Но когда я уже рожала то поняла, что все равно бы он все видел.
Через 5 минут родился Ваня. Его сначала положили мне на живот, а потом унесли на столик и начали заворачивать. И тут я очнулась, говорю, подождите, давайте папу позовем. Он зашел, и я вижу, как мой мужлан сразу же потерялся, вижу. Слезы в глазах.
Идиллия…
Но потом начались сложности. Ваню забрали в детское отделение, и я никак не могла понять почему. Спрашивала у медсестер, почему всем отдают детей, а мой ребенок лежит отдельно. Они говорили, что мы перестраховываемся, вес маленький (2 550 гр.). Я объясняла, что и моя сестра родила маленького ребенка год назад, там вообще 2 310 гр. вес был, но никого не забирали.
У меня сразу пропало настроение. Я провела три дня в палате, а Ваня в детском отделении.
Врачи-то что-нибудь объясняли?
Меня, конечно, поражают врачи, которые там работают. Я спрашивала у них: «Почему он здесь?» Они мне называли что-то на своем медицинском языке. Я просила объяснить, спрашивала, не угрожает ли это его жизни. А они в ответ: «Нет, но он должен здесь полежать».
А потом ко мне прибежала заведующая отделением новорожденных с вопросом: «Будешь ты его в больницу переводить?». Я опять в слезы: «Зачем? Можете мне объяснить? Что с ним не так?». Она мне опять: «Все с ним так, но надо посмотреть».
Я сначала решила, что не буду переводить, заберу под расписку, но сомнения мучили, вдруг с ним, правда, что-то не так, а я его заберу и загублю ребенка.
А выглядел он как?
Меня удивляло, что он лежал в детском отделении в кувезе безо всяких проводов. Стояла только капельница. Я ходила туда, рыдала у кувеза. Не представляете, сколько слез я там пролила. Днем около ребенка, ночью у себя в палате. Заведующая подходила ко мне и говорила: «Что ты рыдаешь, с ним все в порядке».
Я ей говорила: «Тогда отдайте его мне, раз все с ним в порядке». Но нет.
На следующее утро она снова прибежала ко мне: «Ты будешь отдавать ребенка?». И давит, давит, у меня нервы сдавали просто. Я не понимала, что происходит. Муж орал в трубку: «Не отдавай нашего сына, где мы его потом искать будем. Только с тобой». А меня они вместе с ним не хотели забирать.
И ты дала согласие?
Да. Когда Скорая приехала, я спустилась к ним и очень удивилась, когда ребенка увидела на пеленальном столике, а не в кувезе. Спросила у них, почему он не в кувезе, если ему плохо? Но медсестра сказала, что с ним все в порядке, поэтому поедет он просто запелёнатый.
И они его забрали.
Я позвонила сразу же в ту детскую больницу на Дубровку, чтобы узнать, как он. И они меня огорошили: «А зачем ребенка отправили?». Я говорю, так это же не я, а врачи отправили. Оказалось, что с ним все в порядке. Говорю им, хорошо, я за ним приеду, как только меня выпишут.
Надежда и команда МамаМобиля
И когда тебя выписали?
На следующий день. Сразу же из роддома я поехала в больницу. Говорю им, раз с ним все в порядке, я хочу его забрать. А врачи мне: «Нет». Я им: «Как нет?». Они в ответ: «У него пупок не отвалился». Что за чушь? Нашли отговорку. Я была такая злая. Кажется, во мне были сконцентрированы все силы мира. Я сказала им, что все равно заберу ребенка.
А они?
Вызвали заведующую. И тут просто наш фееричный диалог:
Она: «Как же так? Вы же только вчера его привезли!»
Я: «Хорошо, давайте не сегодня, я приеду за ним завтра».
Она: «Не надо было тогда вообще отдавать».
Я: «Вы не имеете права мне не отдавать моего ребенка».
Она: «Зато я имею право позвонить в службу опеки».
И тут меня просто понесло. Я ей кричала, что вообще ее сейчас из окна выброшу. Вы только представьте, какая я приехала из роддома. Без ребенка. Несколько дней в слезах. Мне кажется, я за себя не отвечала уже.
Надеюсь, она это понимала?
Она посмотрела медицинскую карту, увидела мое место работы. И говорит: «Давайте договоримся, вы завтра оформите свидетельство о рождении, и заберете ребенка послезавтра».
Только потом я узнала, почему им было важно, чтобы ребенок три дня находился в больнице. Если его забрать раньше, страховая компания просто не заплатит больнице денег за него.
Поэтому переживали они не за ребенка, а за свои деньги.
Ты послушала их?
На следующий день мы все оформили. Я позвонила в больницу, а там трубку никто не берет, либо занято. Какой бы номер я не набрала, никто не отвечает. У меня паника, что мне не хотят отдавать ребенка. Ведь раньше я звонила, они отвечали, а теперь перестали. Моя мама потом еле-еле до них дозвонилась. Они сказали, что завтра можно приезжать к 2 часам и забирать.
Как проходила выписка из больницы?
Оказалось, что в мама приходит вместе с папой и ждет ребенка. Но я-то хотела настоящую выписку, вдруг это мой единственный ребенок. Взяла с собой подружку с фотоаппаратом, накрасилась, сделала прическу. Поднялась туда, вся такая красивая. Говорю: «Я за Ваней».
А заведующая мне в ответ: «А вы фото и видео оплачивали?». Я говорю, так мы своего взяли. И она такая: «Тогда нет, вы не можете выйти со своим ребенком. Стойте и ждите вместе с папой».
А ты?
Я плюнула и говорю, выдавайте уже, как хотите, только отдайте мне ребенка. Выписка была испорчена напрочь.
Что в итоге было с Ваней?
На следующий день после выписки к нам пришел педиатр, посмотрела заключения и сказала, что с ребенком ничего такого не было. Они ему желтуху капельницей прогоняли. И в больницу сослали. Испортили самый лучший день в моей жизни.
Материнство украшает?
Мне кажется, я постарела. Оставила там несколько лет своей жизни. Это были кошмарные дни непонимания и неизвестности.
***
Если у вас есть ребенок от 0 до 3 лет, вы находитесь в декретном отпуске и вам есть что рассказать о материнстве, тогда мы приедем к вам. Данная услуга предоставляется абсолютно БЕСПЛАТНО. Для вызова мобиля заполните форму на сайте.
Источник: https://mamamobil.ru/chto-s-nim-ne-tak-mama-rasskazala-kak-u-nee-zabrali-rebenka-posle-rodov/
В Могилеве у неработающей хозяйки двух квартир забрали сына из-за долгов по коммуналке. В Гродно из-за проблем с жильем одинокой матери не отдают ребенка из роддома. В Минске восьмилетнюю девочку отправили в приют: чиновники, уверяет мама, решили, что близкие препятствуют ее учебе.
Список историй, когда родителей и детей разлучают, можно долго продолжать. О том, что к этому приводит, когда маму с папой могут лишить родительских прав и почему попасть в СОП не значит — плохо, TUT.
BY рассказала Елена Герасименко, заместитель председателя комиссии по делам несовершеннолетних Мингорисполкома.
Снимок используется в качестве иллюстрации. Reuters
— Елена Александровна, давайте для начала обозначим, какие семьи попадают на радары проверяющих?
— Абсолютно все. Пока ребенок маленький, за ним наблюдают учреждения здравоохранения, когда подрастет — учреждения образования.
— Поясните.
— До года в семью приходит патронажная сестра. Она осматривает ребенка, обращает внимание на условия, в которых он живет. Например, чисто ли в квартире, есть ли у малыша еда. Если что-то настораживает, сообщает руководству.
Дальше информация поступает в управление образования, и назначается социальное расследование. Вопросы могут возникнуть, когда детей приводят на прививки. Врачи следят: в срок ли это происходит, ухоженное ли у пациента тельце.
Перед тем как ребенок идет в сад и школу, семью посещают воспитатели и учителя. Они смотрят, где спит ученик, могут заглянуть в шкаф и холодильник. Затем два раза в год классный руководитель или воспитатель по закону обязаны навещать семью.
— На этом все?
— Нет, звоночком может стать и сигнал от участкового, который пришел на поквартирный обход. И от гинеколога, если женщина не вовремя стала на учет по беременности. И из ЖКХ, если родители несколько месяцев не платили за коммуналку — и список этот можно продолжать.
Да и бдительных граждан никто не отменял. Только нам в городскую комиссию по делам несовершеннолетних каждый день поступает по звонку. Конечно, по итогу из всех фактов, которые приходят отовсюду, подтверждается менее 30 процентов. Если оказывается, что семья благополучная, ее никто не трогает. Но сигналы мы вынуждены проверить.
— И даже каждый звонок?
— Да. Конечно, иногда оказывается, что ребенок все время плачет, потому что режутся зубки, или сосед попадается с причудой и слышит то, чего нет. Особенно это случается с пожилыми. Но все равно лучше проверить.
Года два или три назад обратилась женщина, сказала, замечает, как соседский мальчик роется в мусорном баке. Выяснилось, мама не кормила ребенка. В 12 лет подросток весил 26 килограммов. Родительница считала, что сын инвалид и у него проблемы со здоровьем.
Сейчас, насколько мне известно, ребенок живет в детском доме, кушает с аппетитом и ходит в школу.
Снимок используется в качестве иллюстрации. Reuters
— А если совпало: пришел участковый, а в квартире празднуют день рождения. На столе, конечно, не только лимонад.
— Никто не стремится забирать детей у родителей, но по закону милиционеры должны обеспечить безопасность ребенка. И если участковый видит: мама с папой уже в таком состоянии, что им не до малыша, сына или дочку заберут. Вспомните, прошлогоднюю историю с хаски. Тогда, пока пьяная мать спала, собака напала на девочку.
Сразу оговорюсь, это не изъятие. Малыша поместят в больницу или дежурный детский дом, и когда родители придут в себя, они могут их забрать. В половине случаев так чаще всего и происходит. Конечно, такая семья попадает на карандаш, и комиссия не раз наведается к ней с проверками. Нужно убедиться, что ребенок в безопасности. Но если все будет в порядке, их даже в категорию СОП не поставят.
— А что значит это страшное слово СОП?
— Ничего страшного в нем нет. СОП (социально опасное положение) — это в первую очередь сигнал о том, что нужно оказать помощь семье. Когда определяют, что семья находится в СОП, на ней не ставят клеймо «плохая», ее хотят поддержать.
Например, наладить взаимоотношения между родителями и детьми или финансово помочь. В СОП, допустим, может попасть и хорошая семья, но с очень низким доходом. И в этом нет ничего зазорного, и детей у них никто забирать не собирается.
Наоборот, ребята смогут бесплатно кушать в школе, ездить в летние лагеря, получать учебники. Для такой семьи — это поддержка.
«Раз к ней зашли, второй, пятый — она пьяная»
Снимок используется в качестве иллюстрации.
— Часто ли детей забирают из семей?
— Никто из чиновников не старается забрать детей. За первые полгода 2017-го в Минске изъяли 175 мальчиков и девочек. Вообще, с 2006-го, когда вступил в силу 18-й декрет, в год в городе из семей изымают около двухсот детей.
— Внушительная цифра.
— На самом деле это очень мало. В Минске сейчас более 360 тысяч детей, на 1 июля в социально опасном положении состояло 2232 ребенка. К тому же, если родители исправятся, они через полгода могут забрать малыша назад. А бывает, и раньше. Недавно разбирали случай мамы-продавца.
Женщина неплохая, но любила после работы выпить. Раз к ней зашли, второй, пятый — она пьяная. Комиссия изъяла у нее девочку. Женщина так испугалась, что за два месяца закодировалась, сделала в квартире косметический ремонт, дополнительные смены стала брать. Конечно, такую маму нужно поддержать.
Какой смысл ждать полгода? Уже через два месяца дочка к ней вернулась.
Из моего опыта: оставшись без детей, 50 процентов родителей быстро берут себя в руки.
— Вы сказали: пять раз зашли, а мама пьяная. А часто детей изымают сразу?
— Только если родители сами оставляют детей, например, подбрасывают под дверь больницы. Или в экстраординарных случаях.
Этой весной, например, нам позвонил мужчина, сказал, что в парке Медвежино в палатке живет женщина с младенцем. Скорее всего, там она его и родила. Ясно, оставлять малыша в такой ситуации опасно.
Маму с ребенком тут же направили в больницу. Правда, женщина потом сама сбежала. В итоге в течение семи дней суд решил вопрос с изъятием.
— Ну а если случай не экстраординарный, как много времени дают специалисты, чтобы родители исправились?
— Если семья находится в СОП, то специалисты работают с ней полгода-год. И только после этого решают: изымать ребенка или нет.
Нередко, кстати, мы пытаемся договориться с родственниками горе-родителей. Просим взять детей под опеку. Вспомните, в апреле в Минске в подъезде одного из домов нашлись два братика, а потом весь город искал их маму. Женщина, как оказалось, оставила малышей с пожилым мужчиной, а мальчишки от него ушли. Ясно, доверять такой матери теперь сложно, поэтому братья сейчас у ее сестер в Гомеле.
«Мама заставляет по ночам молиться. Ясно, к такой маме педагог или комиссия придут на разговор»
Снимок используется в качестве иллюстрации.
— У кого чаще всего забирают детей?
— Причины разные, но в 90 процентах случаев родители пьют.
— А остальные десять?
— Скелеты в шкафу есть и в благополучных семьях. Допустим, родители отказываются от медицинской помощи для ребенка. Года четыре назад одной маленькой жительнице Минска пересадили сердце. Врачи назначили курс лечения, но мать не хотела давать ей таблетки.
Доктора забили тревогу. В итоге, чтобы положить ребенка в больницу, нам пришлось его отобрать. Директор социально-педагогического центра (СПЦ. — Прим. TUT.BY) стал ее официальным опекуном и дал разрешение на госпитализацию.
К сожалению, помочь пациентке медики так и не успели.
Встречаются случаи, когда родители не пускают детей в школу. Притом что базовое образование в нашей стране обязательно и в 6 или 7 лет ребенок должен пойти учиться. Конечно, когда у семьи есть объективные основания для надомного обучения, вопросов нет. Но если сыну или дочке восемь и они непонятно почему не посещают учреждение образования, то появляются вопросы к родителям.
Такие истории единичны, но они есть и детально изучаются. Лишение ребенка права на образование может стать причиной того, что сына или дочку отберут. Такое решение принимается комиссионно. Затем КДН (комиссия по делам несовершеннолетних. — Прим. TUT.BY) сообщает об этом прокурору, который, если не согласен, может незамедлительно это решение отменить.
— Могут ли взять семью на карандаш, если кто-то из родителей потерял работу?
— Если в семье нормальный доход и ребенок не голодает, аккуратно одевается, то какие к такой семье могут быть претензии? Может, там второй родитель хорошо зарабатывает.
— А если у семьи нет своего жилья?
— Арендуйте квартиру по договору найма, и вопросов не возникнет.
— Но в Минске многие снимают без договора.
— С этим пусть налоговая разбирается, нам же важно, чтобы семья была уверена, что завтра они с ребенком не окажутся на улице. И договор им это гарантирует. В то же время, если у людей минская регистрация, какая разница, снимают они жилье по договору или нет?
— А что еще может насторожить проверяющих?
Таких нюансов много, все их даже в законодательстве не пропишешь.
Например, была ситуация, когда ребенок на уроках постоянно засыпал. Учитель спрашивает почему. Отвечает: мама заставляет по ночам молиться. Ясно, что к такой маме педагог или комиссия придут на разговор. То же самое, если наставник заметит, что у ребенка синяки. Откуда они взялись? Как давно появились? Что вообще творится в семье — нужно проверить.
«У семьи всегда должен быть шанс исправиться»
Снимок используется в качестве иллюстрации. Reuters
— А если семья не откроет проверяющим дверь?
— Это тоже настораживает. Когда человеку нечего скрывать, зачем прятаться? Тогда выясняем, кто живет в этой квартире, почему не хотят общаться. Приглашаем родителей в школу, детский сад или социально-педагогический центр на беседу. Важно, чтобы взрослые с пониманием относились к этим разговорам и не воспринимали педагогов, воспитателей и специалистов КДН как врагов.
— Это не очень приятно, когда кто-то посторонний пришел к тебе домой, проверяет шкафы, заглядывает в холодильник.
— Спокойнее нужно к этому относиться. А как иначе выявить, где детям нужна помощь? Случай из моей практики: мать открывает холодильник, а в нем одно куриное бедрышко и пустота. И она уверяет, что приготовит из этого ужин на четверых. Сразу много вопросов к такой чудо-поварихе возникает.
— И семью из-за этого сразу поставят в СОП?
— Нет, у семьи всегда должен быть шанс исправиться, поэтому сначала управление образования проводит социальное расследование.
Создается комиссия, куда могут входить педагог школы, представитель СПЦ, воспитатель дошкольного учреждения, милиционер.
Раз в неделю, раз в месяц, а то и каждый день — все зависит от ситуации — они приходят к семье. Наблюдают, как люди живут, как воспитывают детей, какие выводы для себя делают.
— Когда из СОП семья переходит в статус нуждающихся в госзащите и у них забирают ребенка?
— Когда из месяца в месяц родители не исправляются, возникает вопрос, нужен ли им ребенок? И школа обращается в комиссию по делам несовершеннолетних, чтобы ребенка признали нуждающимся в госзащите и забрали.
— Сколько длится для семьи такая проверка?
— Четких сроков никто не устанавливает. Максимум, который у нас был, — два года. Это была семья с низким доходом, которая нуждалась в финансовой поддержке. Позже дети подросли, кто-то стал сам зарабатывать, маме с папой стало проще, и мы их сняли с СОП.
— Что нужно сделать горе-родителям, чтобы вернуть ребенка?
— Часто они не работают, тогда необходимо трудоустроиться или пойти на курсы. Закодироваться или посещать группу анонимных алкоголиков.
Сделать дома хотя бы косметический ремонт, походить к нашим психологам, чтобы наладить родительско-детские отношения.
Если через полгода, пока ребенок находится на гособеспечении, мама с папой не меняют свой образ жизни, специалисты готовят в суд материалы на лишение их родительских прав.
Источник: https://news.tut.by/society/564220.html